130
Город, Нижний уровень, 3 сентября, 4:18pm
Я сидел всё в той же комнате Жан-Поля – не помню уже, сколько времени я не был у себя дома, – и напивался водкой, которую всегда ненавидел.
– Вряд ли у него девять жизней. – сказал я, переползая со стула в угол на пол. – Верно?
Кира вместо ответа просто присела рядом и вынула из моей руки стакан:
– Хватит, Рейз… Это не поможет, потом будет ещё хуже, ты же знаешь.
– Знаю. – слова тяжело ворочались во рту, как булыжники в водовороте. – Я перевел его долю, как и обещал. А знаешь, куда?
– Нет.
– А я тебе скажу! – кое-как я сфокусировал взгляд на кошачьих глазах сиу. – Я, блядь, скажу, куда… В фонд помощи одарённым детям. Он туда переводил большую часть своей добычи. У него маленький сын в приюте для таких находится, картины трехмерные рисует, вот он для него-то и выкладывался. – скривившись, я отхлебнул прямо из бутылки и занюхал рукавом – закусывать не хотелось, хотя можно было бы себе позволить даже настоящую еду.
Бутылка точно так же была вынута их моей руки и поставлена на стол.
– Рейз, если хочешь выговориться, не обязательно пить.
– Обязательно. – мой мутный взор блуждал по всёй комнате. – Обязательно, потому что я не собираюсь выговариваться… не, блядь, перед кем. Пошли вы всё на хуй… – сквозь зубы цедил я. – Я и сам справлюсь.
Цепляясь за стены, я вышел в коридор, где и свалился на линолеум, так и не сообразив, что упал, но и тогда в моей голове не переставала биться мысль о том, насколько Ангел оказался выше. Всех. Намного.
***
Последняя война началась в 2008 году, а закончилась в 2020, когда мне было пять лет. Обычно дети плохо помнят свое детство, но я свое запомнил хорошо: постоянное ощущение угрозы и странное чувство… невозможности понять, что же это за война. Понятия «союзники» и «противники» менялись еженедельно; крупных сражений не было – их заменили множество мелких, причем, в основном, в тылу воюющих стран – а такими были почти всё. Да, вообще-то, всё. Это была «ползучая война», как её называли высоколобые аналитики, объяснявшие тысячам потерявшим дом, близких, здоровье людей, насколько им повезло, что эта война не «горячая», «фронтовая».
А всё началось с того, что в том же самом 2008, чтобы укрепить свое без меры шаткое положение (дивизии внутренних войск и полиции уже не спасали от голодных бунтов), наш великий кормчий издал закон о разрешении корпорациям иметь собственные вооружённые силы. Само собой, крещение первые подразделения ГАЗПРОМовских боевиков, совместно с ичкерийским батальоном спецназа «Волки Аллаха» проходили, расстреливая из автоматов самый первый «хлебный» бунт. Потом, несмотря на применение боевых газов, последовали всё новые и новые голодные бунты... Войны между корпами, между бандами, между отдельными регионами привели к коллапсу – впрочем, такая же ситуация обстояла на всех континентах, даже в Антарктиде, где боевые пловцы США взорвали российскую подлёдную нефтедобывающую платформу.
***
То, что сейчас утро, я понял только по мерцанию подкожных часов. В голове было всё стандартно – то есть, хреново, – как, впрочем, и везде во мне. И – вдобавок ко всему – меня опять куда-то тащили.
– Поставьте уже. – попросил я, собираясь с мыслями.
Меня поставили и привели в относительно вертикальное положение. Сфокусировав линзы (о, слава Сети, электроника ещё работала!), я понял, что мы находимся далеко не в Московском районе. И даже не в Кировском – что, конечно, было не подарок, но выжить было где. Прямо с затянутого тучами низкого неба на нас капали редкие капли будущего дождя. Прямо с неба.
– Мы в Ульянке. – пояснил Жан-Поль и, словно в подтверждение его слов над нами прогрохотали одновременно два подвесных монорельса и один старый – ещё довоенный – железнодорожный состав.
Ульянка была райончиком, где вся более-менее цивилизованная жизнь теплилась вокруг огромной станции, включающей в себя четыре подвесных пути и столько же – железнодорожных, плюс ещё первую из девяти КАДов с её заправками, шпилями дешёвых мотелей и закусочными. Что творилось вне этого островка цивилизации, можно было понять, бросив взгляд в сторону от «железки»: большинство домов были с провалившимися крышами из-за постоянного размораживания – из контура отопления Ульянка была выключена уже давно, – растрескавшийся асфальт был покрыт разномастными заплатками и мостками, не скрывавшими, впрочем, целые провалы, в глубине которых журчала вода. Одним словом, для человека, никогда не выбиравшегося за пределы Внутреннего Радиуса это было равносильно нахождению в джунглях.
Видя моё недоумение, Жан счёл нужным прояснить вопрос:
– На улице нас почти перехватили янычары. Четверо, но их хватило на то, чтобы вырезать всех во дворе – а ты знаешь, публика там собирается не самая скромная – за пару минут.
– У них были моноятаганы. – внимательно смотря на меня, произнесла Кира.
– Тунжер… – я почувствовал, как мой рот пересох; удивляться и восхищаться открытым небом – пусть даже грязно-серым – стало уже некогда.
Одно дело играть с пиджаками, когда они не идут у тебя по следу (да и то – это уже более, чем опасно) и совсем другое – перейти дорогу корпорации, а именно – крупнейшему в мире изготовителю холодного оружия. Почему-то я не сомневался в том, что Тунжер далеко не шестёрка в этом раскладе. Почти то же самое, что играть в покер с дьяволом, если ему вдруг захотелось бы поиграть в покер.
– Что с?..
– Твоя банда в порядке. – успокоил меня Жан. – янычары не пошли к бару, да и ты сам знаешь, что толпа панков в «Приюте» может обороняться хоть месяц.
– Жан, Кира… я не знаю, зачем вы со мной возитесь, но сейчас… короче, разойдёмся. Так будет лучше. Вам со мной смертельно опасно: у меня нет бабла даже на простейшую пластику, не говоря уже о замене LDL…
Бармен (впрочем, теперь, уже бывший) прервал меня резким взмахом руки:
– И не думай! Я обещал твоему отцу, что не оставлю тебя в беде, понял?
– Танец-с-призраками сказала мне сопровождать тебя – до определённого момента.
– Слушай, может быть, этот момент уже настал? – меня нервировало то, что я не понимаю мотивации этой женщины – чёрт, меня это просто приводило в бешенство!
– Нет. – Кира мотнула головой. – Кстати, предлагаю укрыться во дворах, КАД зачастую патрулируют вертолёты. – вынув нож, она пошла через дорогу. – Тот, кто сжигает за собой мосты, должен быть дьявольски хорошим пловцом… либо очень быстро стать им. – добавила сиу, оглянувшись на меня.
Если во дворах Московского района время от времени кого-то расчленяли, насиловали или грабили, то здесь это делали постоянно: из дворика на дорогу вырвался багги и понёсся прочь от города, обдав нас облаком выхлопных газов и брызгами крови с капота. Из окна по нему ударили несколько очередей, но, то ли стрелки были никудышные, то ли водитель умело вилял, то ли всё вместе, но он уклонился; вслед ему, рыча мотором, на дорогу вылетел огромный вездеход, набитый размахивающими оружием панками. Пригибаясь, мы добежали до какой-то парадной.
– Мест нет! – проорали из-за хлипкой на вид деревянной двери, но Жан подавил недовольство парой выстрелов из своего ружья – в обшивке появились дыры размером с кулак, обнажив железную пластину.
– Эй, не пали тут. – раздался уже другой голос. – Нужно место – гони эдди, понял?
– А хули тут минуту назад мест не было? – угрожающе спросил Жан-Поль.
Распахнув двери, навстречу вышел стритпанк в «консерве» – броне из проржавевших листов железа, нашитых на кожу, – почёсывая давно не мытый фиолетовый гребень.
– Ну так я не знал, что у нас такие серьёзные гости. – невозмутимо ответил он.
Несколько мятых евро – он что, специально держит бумажные деньги?! – перекочевали из кармана Жана в руку панка, и он, протянув ему ключ с биркой, проводил нас шутовским поклоном.
Мы поднялись по разбитой лестнице на третий этаж, огибая кучки наркоманов, бомжей и, кажется, трупов. Хотя, судя по тому, что с ними не поработали резчики, это были просто обдолбаные джанки. Дверь пришлось находить чуть ли не на ощупь, потому что свет грязной 10-ваттной лампочки не разгонял тьму, а только сгущал её. Все окна были забиты досками и кусками железа, только на третьем этаже они не были закрыты наглухо.
– Ужасный клоповник. – фыркнула Кира. – Жан-Поль, доплатите ему за воду, а? – боевик вынула из рюкзака какой-то пакет и прямым ходом направилась в ванну.
– Повезло тебе, парень. – мечтательно вздохнул Жан, глядя ей вслед.
Вздыхать тут было от чего: чёрный комбинезон замечательно обтягивал немного по-мальчишески угловатую фигурку сиу, всё-таки подчеркивая выпуклости там, где надо было, и даже кевларовое плетение впечатления не портило ни разу.
– Да ладно, Жан. – я развалился в продавленном кресле и, закинув ноги на столик, достал фляжку с водкой. – Я ещё точно не знаю, повезло ли мне, или нет.
Жан отобрал у меня фляжку, сделал решительный глоток и, поморщившись, вернул.
– Ты слишком похож на своего отца.
– А каким он был? Если честно, я редко слышал о нем что-либо хорошее.
– От кого?
– Ну, от соседей, от родных, от его знакомых.
– Они – масса. Огромная масса таких вот людей служит государству. Точнее, они не люди, а человекоподобные механизмы. Они – это регулярная армия, милиция, тюремщики и прочие. Не стоит их осуждать или жалеть. Их уровень – уровень дерева, земли, камня; единственное, на что они годятся – прислуживать. Отдельный человек в массе ценится так же, как перегоревшая лампочка. У них такое же чувство собственного достоинства, как у лошадей или собак. И, тем не менее, они считаются добропорядочными гражданами. Остальные – многочисленные законодатели, политиканы, юристы, владельцы контор – служат государству, главным образом, своими мозгами, и мораль их одинакова. Они могут служить и богу и дьяволу совершенно спокойно. И очень мало героев, патриотов, мучеников, реформаторов – действительно великих людей – пытаются жить по совести, вызывая этим недовольство толпы, которая всегда видит в них своих врагов.
– Но это же разумные люди…
– Человеческий разум. Я читал сотни определений того, что это такое. Всего одно мне запомнилось настолько, что я перестал искать другие определения: осознанная возможность самоубийства. «Добровольное решение свернуть генетическую программу природы до момента, обусловленного кодом ДНК и внешними условиями». Это единственное, что по-настоящему отличает их от животных. Животное руководствуется инстинктом самосохранения, а «разумные люди» его осознают и способны отрицать. Они просто убивают себя, понимаешь? День за днём, год за годом – они убивают себя своей же жизнью!
– Так кем же был мой отец?
– Он боролся за свою идею – так, как мог. Он взрывал правительственные здания, уничтожал продажных чиновников… пока не пропал. А «разумные люди» молчали… молчание – знак согласия. Знак согласия овец.
Я хлебнул водки и потёр рукой трёхдневную щетину:
– Спасибо тебе, Жан. Ты мне объяснил то, что не мог никто объяснить.
– Не за что, Рейз. Это не я объяснил, а мне – Генри Дэвид Торо.
Мы выпили ещё по чуть-чуть, потом ещё по немного… Я отодвинул ставень, сделанный из автомобильной дверцы; разговор как-то не клеился, а капли дождя, стекавшие по отродясь не мытому стеклу, не добавляли атмосферы, равно как и обрывки обоев, свисавшие со стен. Каждый из нас думал о своём. Я – почему-то о книгах, которые изъяли и сожгли сотрудники Службы Нравственности после того, как родственники решили отдать меня в интернат и раскрыли отцовские тайники; Жан-Поль – видимо о чём-то своём. Мой отец убивал людей и рушил дома ради своей идеи… я помню, как он читал мне на ночь эти книги… У одного автора было такое странное имя – Лучезар Боян... Наверное, это дело было и впрямь очень важным, раз мой отец посвятил ему свою жизнь… Я сел обратно в кресло и взял в руки «флэшку» – старый-старый накопитель времён начала века, которую молча протянул мне Жан. Первая и единственная вещь, доставшаяся мне от моего отца. Флэшка с нарисованной тушью рысиной мордой.
Мысли роились в голове, и всё никак не хотели упорядочиваться. Конечно, я всегда любил свой народ, то есть, нацию, но убивать из-за этого невиновных людей? Или, с другой стороны – рисковать своей жизнью ради… ради овец? Всё это не укладывалось в моей голове – некстати изрядно побаливавшей.
– Сумерки мира наступили, сон и явь переплетаются. Где же будешь ты? – я не расслышал, как вошла Кира, и не удивился её очередному странному вопросу. – Не отвечай, это была цитата. – убийца настолько непривычно выглядела без своего бронекомбинезона, лишь в джинсах и майке, что я неожиданно рассмеялся. – Что ж, иногда люди бывают не совсем такими, какими ты их видишь. – со смехом ответила она. – А иногда их и вовсе нет. Кстати, ванная здесь ужасная и трубы протекают. – сиу наклонилась близко-близко ко мне, настолько близко, что я разглядел изумрудные крапинки в её жёлтой радужке. – Учти это.
Комментариев нет:
Отправить комментарий