суббота, 15 августа 2009 г.

Чёрно-белые дни: 90


90


Город, Нижний уровень, 10:00am


— Цивилы недоверчивые нынче пошли.— сообщил Штрих, пинком отшвыривая любителя проверять документы с дороги. — Не спи, давай быстрее. — видно, что ефйрейтора новичку дали на курсах, а не в поле, но ничего, пообтрясётся — если не убьют.
— Что надо? — на лестничную площадку вылезло сонное, обдолбанное наркотиками чмо в трениках и майке. — Пошли нахуй отсюда, менты ебаные, пид.... Ааааа! — заорало чмо, когда сползло по стене от удара прикладом «Сёгуна».
— Тебя мне и надо, родной. То есть, твою хату. Молодец, ефрейтор.


Грохоча ботинками, полицейские заняли позицию у окна; до магистрали было метра два-три, не больше. Конечно, фрики ожидали атаки из дома, так что держали под прицелом... верхние этажи. Мысль, что можно штурмовать в одной с ними плоскости казалась им самоубийством. Штриху — тоже, но выбора не было.
— Питбуль, слышишь меня?
— Слышу, мы готовы. — отозвался напряжённым голосом сержант.
— Начнёшь после Манула. — Штрих переключился на общую частоту. — Манул, на счёт пять по моей метке. — оперативник как можно менее заметно поднял вверх интегрированные в шлем видеокамеру и ЛЦУ. — Засёк?
— Я смотрю на них, как на говно. — судя по звукам, Манул в отсутствие старшего товарища опять начал жевать никотиновую жвачку.
— Диспетчер, как насчёт вертолётов?
— Сто восемьдесят четыре, повторяю второй раз: не засоряйте эфир. Третий раз повторять не буду.
«Хуй с тобой, сука».
— Раз. — ефрейтор весь сжался, как перед прыжком. — Два. Три. Четыре. Пять!


Выстрелы с крыши слились в один, когда Штрих разбил окно и выпустил все шесть малокалиберных ЭМИ-снарядов; рядом с ним одновременно опустошил трубку гранатного магазина ефрейтор. Пока всё шло, как надо: пространство между машинами пылало огнём напалма из гранат и искрами БЗ, оперативник с новичком уложили четверых — по крайней мере, все они лежали, не шевелясь, только по телу изредка пробегали конвульсии от коротких замыканий. Когда с бортов магистрали полезли ребята Питбуля, Штрих почему-то подумал, что что-то здесь не так...
От взрыва четырёх шрапнельнях мин зазвенело в ушах, и Штрих откинулся на спину, увидев, как оседает с кровавым месивом вместо головы зелёный ещё ефрейтор.
— Бляааа! — Штрих высунулся из окна и, залитый кровью, выстрелил в бортик автомагистрали трос.


Автоматика гарпунной пушки доставила фельдфебеля на трассу с такой скоростью, что, не будь на Штрихе бронежилета, его бы просто размазало обо опору. С крыши палили уже не выборочно, а заградительным огнём, невзирая на истошные крики цивилов. Перед Штрихом вырос вроде бы убитый фрик с развороченной хлопушкой грудью — из дыры свешивалась бахрома проводов и шлангов, — полицейский разрядил дробовик ему прямо в лицо, передёрнул затвор и с наслаждением послал фрику между бровей ещё одну любовно надпиленную «крестом» пулю. Удар в спину — фельдфебель сразу же откатился и увидел, как настигший его фрик падает, опутанный паутиной голубоватых молний — прямое попадание 40-миллиметровой ЭМИ-хлопушки. Двое полицейских из взвода Питбуля поливали огнём «Калаша» и штурм-УЗИ фрика, в котором из человеческого была лишь голова и лицо; Штрих припал на колено и расстрелял фрика в спину, целясь в позвоночник. Ружьё выбило из рук попаданием из автомата почти в упор. Фельдфебель отшвырнул оружие и, одним прыжком достигнув перевёрнутого «Ящика» с выпотрошенным электродвигателем, перерубил катаной и капот, и руку сидящего за ним фрика. Фрик завыл, с удивлением уставившись на истекающий чем-то, совсем на кровь не похожим, ровный-ровный срез чуть выше локтя, но Штрих, крутанувшись, снёс ему макушку. Потом воткнул волосяной толщины клинок прямо между глаз киберублюдка и с хрустом провернул — ещё раз, ещё раз, ещё раз...
— Тихо, тихо! Товарищ фельдфебель, бой закончен! — Штрих открыл глаза и уставился на трясущего его за плечи ефрейтора.


 


В машины загружали тела раненых — погибших вывезут позже. Пятеро убиты, восемь человек ранено, из цивилов уцелели десять из двух дюжин. Охрененно. Штрих стянул с головы каску, ещё забрызганную кровью убитого ефрейтора — снаружи — и своей собственной — изнутри.
— Сто восемьдесят четыре, ответьте.
— Слушаю. — грубо отозвался полицейский; мимо пронесли Питбуля — ему оторвало левую ногу по колено, придётся ставить имплант.
— Срочно на базу района, вызывает коммодор Жданов.
Ох ты ж, блядь. Разносить его будет даже не ротный поручик, а сам комод лично.
— Диспетчер, у меня огромная текучка...
— Фельдфебель, вызов срочный, это коммодор Жданов. Или вы плохо поняли? Повторить?
«Ненавижу этих тупых, услужливых сучек!».
— Вас понял, выдвигаюсь. Конец связи.
Штрих со злостью ударил шлемом по бетону крыши. Сейчас ему припомнят и большое количество трупов на задержаниях — а что ему, целоваться с бандитами, что ли?, — и произошедшее по его вине месяц назад столкновение с антигравом какой-то шишки — неудивительно, если за два дня до этого ему пришлось таранить своей «Баньши» БТР, набитый панками, то неудивительно, что джойстик работал, как хотел. Всё припомнят, вообщем.
— Манул, иди сюда! — Сержант подошёл сразу же, понимая, какая сложилась ситуация. — Дорули тут всё, меня комод зовёт на татами. — Манул скривился, как от зубной боли.
— Ладно, дорулю, конечно. Ты держись там давай.
— Да уж, давать я там буду по полной. — невесело пошутил Штрих и, подняв шлем, побрёл к своей машине.
— Мать их так... — донеслось ему в спину. — В наши дни никогда не знаешь наперёд, что будет течь из ёбаного панка – кровь или эта ёбаная гидравлическая жидкость.
«Ну и денёк», — оперативник нырнул на магистраль и понёсся к центру района: «То этот Крыса, то дебильный штурм, то Жданов...».


 


У самого штаба полицейского застал не то дождь, не то внезапная конденсация какого-нибудь дерьма, так что, вдобавок ко всему, он ещё и моментально промок. Перед тем, как войти в кабинет коммодора, Штрих не стал проверять, застёгнут ли на все пуговицы китель и прочее — снявши голову, по волосам не плачут — только поправил висящие за спиной ружьё с разбитым казенником и катану и, держа шлем за лямки, постучался.
— Здравия желаю, товарищ коммодор. Фельдфебель Елисеенко по вашему приказанию прибыл.
— Это есть ваш обершаршеф? — с заметным акцентом обратился к Жданову сидящий рядом со столом коммодора военный в форме со знаками различия США; кажется — какой-то высокий «шеф».
— Да, он самый. — коммодор смотел на Штриха, как на кучу мусора.
Конечно, грязный, в крови и воняющий потом и дымом — непонятно, чем больше — фельдфебель представлял собой разительный контраст с неплохо обставленным кабинетом начальника полицейского управления района, а также с чистеньким и приглаженным как какой-то записной яппи натовцем.
— Молодец, Елисеенко. Мало того, что опозорился сам, так ещё и опозорил всё наше управление перед бригадешефом Джонсом.
— Товарищ коммодор...
— Молчать, фельдфебель! — рявкнул Жданов. — Ты ещё поспорь со мной!
— Господин бригадешеф... sorry, командор. — коммодора Жданова перекосило от такого коверкания его звания, но смолчал — звоночек. — Наверняка у господина field-фебеля были важные reasons для такого ведения операции, не так ли?
Штриху сразу стало понятно, что натовец вёл какую-то свою игру и не стал ему подыгрывать.
— Короче, Елисеенко, — коммодор откинулся на спинку кресла и закурил сигару. — У тебя отсюда есть два выхода: либо патрулировать канализационные стоки в звании рядового, либо оказать помощь нашему товарищу из Южно-Техасской Конфедерации.
Штрих скрипнул зубами. Прямо перед ним стоял этот холёный хлыщ из ЮТК и лыбился в лицо боевому фельдфебелю, лыбился своей дебильной «голливудской улыбкой».
— Есть ещё третий выход. — Штрих слышал свой голос словно со стороны.
— Чтооо?! Щенок! — Жданов побагровел. — Под трибунал пойдёшь!..
— В сраку себе сунь свой трибунал. Глядишь, от геморроя поможет. — фельдфебель сорвал с куртки голографический знакоч-идентификатор и швырнул коммодору на стол.
Следом за значком последовали ключи от «Баньши», ружьё с разбитым казенником и шлем — новый бронежилет Штрих приобрёл на свои личные деньги.
— Я разрываю контракт и увольняюсь в запас.
Затем фельдфебель — уже фельдфебель запаса — круто развернулся на каблуках и, оставляя мокрые следы, вышел; именно поэтому он не заметил, как натовец растянул довольную лыбу ещё шире, чем раньше.
— Штрих, ты не отвечаешь по внутренней связи. — попенял ему в трубу Манул. — Дело совсем отстой?
— Полный, сержант. Я порвал контракт.
— Что за?.. Подожди, мы сейчас подрулим, все вместе пойдём к Жданову, и скажем этому старому пид...
— Не заморачивайся, Манул.Ты хороший полицейский, так не порти себе послужной список. Отбой связи. — Штрих по привычке закончил разговор казённой фразой.
Впрочем, в штабе оставалось ещё одно незавершённое дело. Ускоряя шаг, фельдфебель распахнул дверь в диспетчерскую.
— Мои позывные — сто восемьдесят четыре. — Штрих мягким, пружинящим шагом шёл между рядами бледнеющих диспетчеров, поворачивая голову то направо, то налево.
— ...не засоряйте эфир, повторить ещё раз? — раздалось откуда-то сбоку.
«Вот эта вот блондинистая стерва. В неуставной короткой юбке и на неуставных шпильках. Наверняка чья-то дочка... или, скорее, чьё-то тело». Штрих рывком одним нажатием тренированных пальцев раздавил в ухе диспетчера «серёжку» передатчика и вырвал из джека провод. Диспетчер даже не закричала от ужаса и боли, только, быстро-быстро моргая длинными ресницами, снизу-вверх смотрела на озверевшего полицейского.
— Мои позывные — сто восемьдесят четыре. — очень тихо повторил Штрих, отрывая за воротник модной кожаной жилетки диспетчера от стула. — Но для тебя, курва такая, я — товарищ фельдфебель Елисеенко, Иван Григорьевич. Запомнила? — прорычал он в искажённое страхом кукольное личико.
— Да-да... — пролепетала диспетчер; Штрих хорошенько встряхнул её — жилетка выдержала. — Запомнила, товарищ фельдфебель, Иван Григорьевич...
— Сегодня у меня пять «двухсотых» и восемь «трёхсотых». Молодому парнишке снесли голову в шаге от меня. Мой друг подорвался на мине и потерял ногу. Видишь эти пятна на бронике? Видишь, мразь? — фельдфебель несколько раз ощутимо ткнул диспетчера в свою грудь, и повозил, портя дорогущую нанокосметику кровью и грязью. — Это кровь, это мозги, а это — то, что выплеснулось у фрика из кишек. Приятно, да? Ловишь кайф?
— Не надо!.. — завизжала диспетчер.
— Ты считала себя таким маленьким божком, да? Маленьким ёбаным божком? Думала, что, раз тебя трахает кто-то из начальства, ты — бог для простых рабочих лошадок типа меня, да? — Штрих ни разу не перешёл на крик, но его тихий, ровный голос наводил ужас не меньше, чем мощный рык мутировавшей крысы-переростка. — Решила, что ты лучше всех остальных потому, что сидишь в офисе и тяжелее хуя ничего в руки не брала?
— Отпустите, пожалуйста! — диспетчер плакала, обвиснув в стальном зажиме фельдфебеля.
— Товарищ фельдфебель, отпустите её. — раздался от дверей голос Манула. — Товарищ фельдфебель, лучше никому не будет...
— Лучше никому не будет, если я вскрою этой шалаве брюхо? — Штрих разжал пальцы и диспетчер, упав на пол, заползла под стол. — Вот этой вот штукой? — катана с тихим, ласкающим ухо шипением покинула электромагнитные зажимы ножен.
Оружие было идеальным. Идеально ровное длинное лезвие бело-голубоватого цвета, выкованное из девятисот девяноста девяти идеальных пластин из титано-ванадиевого сплава, каждая из которых была толщиной в одну тысячную молекулы. Идеально удобная рукоять из натурального дерева — карельской берёзы — оплетённой натуральной кожей. Идеальная цуба, не только не мешающая балансу, но и гарантирующая надёжную защиту кисти. Эта катана была столь прекрасна, что даже нахождение рядом с ней этого убого существа — диспетчера — оскорбляло Штриха.
— Ты прав, сержант. Моя «Шинсенгуми» слишком хороша для этого. — фельдфебель несильно двинул ногой под стол. — Пошли отсюда.


<<< Чёрно-белые дни: Глоссарий (http://kreslav.livejournal.com/854908.html).



Комментариев нет:

Отправить комментарий